Код белоруса. Как распознать нашего от не нашего на отдыхе в Египте

Главный редактор Onliner Николай Козлович рассказывает про поездку в Египет и как отличить там нашего от не нашего.

Подруливает ко мне морячок на пляже и говорит: «Украина, да? Зеленский, да? Парашют, да?» Нет, говорю, не Украина. Не нужен мне твой парашют. Иди — утопись. А вокруг Красное море, рыбки-бабочки, кораллы, квадратные лица отдыхающих впечатаны в лежаки. Такая благодать. Араб этот машет руками: «Я тебя разгадал! Ты — вечно злющая Белоруссия!». Ну, не совсем.

Иллюстрация случайна, Google

Обычное дело — в пакетном отеле на чужбине у белоруса моментально включается механизм национальной самоидентификации. Четыре часа назад я материл наш совковый аэропорт, мерзкую погоду, узкий «Боинг», сухую булку от «Белавиа» и прочие грехи коммунизма. Я был готов утверждать, что Минск сер и скучен, а Киев (Быдгощ, Бирштонас, Бердянск) — лучший город на Земле. Потому что меня там нет. И вот на рецепции меня называют украинцем, и я взрываюсь:

— Какой я тебе украинец, я из Беларуси!

— Как скажешь, брат. Как скажешь.

Так и скажу — по-русски, правда. Что душой и помыслами — из центра Европы. Имею 98 баллов из 100 по шкале нытья. Привез в чемодане майку с вышиванкой. Синий, как туча, паспорт. И что-то скрытое в своей душе. Вот что?

А мир огромен и несправедлив. 10 лет назад, когда в Хургаду и Шарм летали вереницы самолетов из Москвы, Питера, Ростова, все египетские отели были русскими. И мы — русскими за компанию. Сейчас, когда чартеры из РФ под запретом, гостиницы стали украинскими. Там культивируется дивный украинский мир. Там сразу 7 каналов в телике — на украинском. А мы снова в тени новой титульной отельной нации. И вот раз за разом меня называют украинцем, а я злюсь в ответ.

Иллюстрация случайна, Google

— Можешь отличить белоруса от русского, украинца или поляка? — спрашиваю у бармена с редким именем Мухаммед.

Известно: если бармену дать доллар, то он найдет ответ на любой твой вопрос. Я даю три.

— Ты как будто ждешь пинок под зад, — Мухаммед явно провел исследование проблематики поиска белорусами национальной идеи. — У белоруса такое лицо, что он всегда ждет пинок. Поэтому в зюзю медленно уходит. Ждет. Но девушки красивые.

Потом я спрашиваю у уборщика, который за евро крутит лебедей и крокодилов из полотенец.

— Ты можешь отличить белоруса по его комнате?

— Ага, — говорит. — Такой большой замок на сумке у белоруса. Если на сумке замок, то точно белорус живет.

Иду к фотографу, который рыскает по пляжу. «Нехай людина запрацює», — бросают украинцы, когда видят таких предлагальщиков разных услуг.

— Белорус ругается, прогоняет, как будто я ему отдых испортил, — фотограф завершает формирование какого-то совсем уж нерадостного национального портрета.

Иллюстрация случайна, Google

Они просто не успели разобраться. Я вступаю в словесный бой. Я доказываю всем и каждому упоительно и с метафорами, что мы — самые большие интеллигенты в пост-СССР. Что у нас IT-страна, что Минск — просторен, искренен, красив, скромен. Что «Белавиа» летает без задержек, в отличие от вашего треклятого МАУ или «Нил Эйр». И что даже погода у нас с каждым годом краше.

И я не я! Это всем известная метаморфоза. Как приходящая и уходящая лунная болезнь. Уйдет луна (вернешься домой) — станешь обычным. Но раздвоения личности для отличительной характеристики нации как-то маловато. Не хватает внятного.

— Русский, а? — спрашивает меня какой-то дядя в очереди за бесплатным пивком. Еще один слепец!

— З Менску, — срывается с губ.

I тут, здаецца, я раблюся лёгкiм, як анёл, як бусел, як белы беларускi Xрыстос. Я адчувальны! Бах — i смуга знiкае. Цяжка быць такiм лёгкiм. I я (i вы) cёння не здольныя iм быць. А заўтра будзе позна.

— Три маленьких, — говорю мужику за краном. Это значит, что три по 100.

Иллюстрация случайна, Google

Еду в пустыню. В маршрутке только иностранцы. Вот китайцы напротив. Шумновато разговаривают друг с другом, не смотрят по сторонам, стороны им мало интересны. Вон итальянцы — в их словах, мелодичных, певучих, я ощущаю нотки санджовезо и примитиво. А вот англичанин, пьяный, спит. Зашли немцы, вежливые, приставучие, просто деваться от них некуда. Лезут с расспросами: вы откуда, вы куда, как дела. И вот мы с женой — насторожились. Белорусы.

...В ядовито-желтой пустыне близ Шарма под скалой устраивается на ночлег бодрая компания аистов. По виду совершенно европейской наружности. Я гадаю, оказались ли аисты здесь транзитом по пути в ЮАР или Красное море будет конечной точкой их мальчишника. И откуда они вообще. Один подлетел ближе. Поздоровался.

Оказалось — земляк, сосед по даче из Пуховичского района. Прописан в деревне Токарня на водонапорной трубе. Перекинулись по-соседски, что, мол, Африка — сойдет, но бедненько и солнце злое. Кухня тяжелая.

— То ли дело под Марьиной Горкой по весне!

На аисте кольцо, поставленное в Беларуси. А у меня паспорт. Мы братья по формальностям. Но ведь и еще по чем-то?

Иллюстрация случайна, Google

Когда мы бываем в командировках за границей и когда закончатся стандартные вопросы про цену на колбасу, я начинаю мучить эмигрантов именно такой метафизикой. Мол, что у вас осталось белорусского, кроме документов? Что связывает со страной? Ну не посты же в «Фейсбуке»! Не новости в интернете или на БТ? Мне же надо обосновать свой заголовок о том, что «белорус уехал в...».

Может, встречи в суполках по субботам? Гастроли белорусских театров? Рассуждения о судьбах страны? Вот поляки — их держит язык. И желание вернуться назад.

— Родители, — говорят мне почти всегда. — Связывают родители и больше ничего.

После этого мы молчим.

Иллюстрация случайна, Google

Мой отель стоит на третьей линии. Это дико неудобно. В автобусе, который возит людей на пляж, каждое утро собираются русские, украинцы, белорусы, поляки. «Титульные» украинцы шумны и горячи. Говорят исключительно на своем языке. Русских единицы, они слиты с толпой, не выделяются. Тагил залез под сидушки, исчез.

Автобусик всегда плотно забит. Пузатыми мужиками, их красотками-женами, детишками с ведерками и плавательными кругами. Я топчусь рядом, не лезу вперед. Слышу: женщины визжат. Драка! Кто-то кому-то врезал в глаз, пытаясь отвоевать свободное место. Водитель-араб от стыда закрыл глаза: дичь, дикари.

Я даже не собираюсь выяснять, кто победил, потому что уверен: белорусов там не было. Белорусы увидели, что пахнет жареным, и аккуратно пошли к морю пешком.

Они шли со спокойным, но слегка настороженным видом. Не широким и не коротким шагом. Не прямо и не косо. Не быстро и не медленно. С душой, закрытой на кодовый замок. От чужаков и от самих себя.

Мне страшно и волнительно от предвкушения: а что мы сможем, когда наконец раскодируемся?!

Нашли опечатку? Выделите фрагмент текста с опечаткой и нажмите Ctrl + Enter.